Синеют бусы на шее,
как трупы в пруду,
и звёзды-мишени
играют в ду-ду.

Мы кончимся здесь,
а жизнь, она — там,
где всякий и весь
бьёт в барабан.

Мы корчимся здесь,
как трупы во льду,
где всякая спесь
лишь звёздам к лицу.

Яблоня, что из Китая,
цвела во дворе по весне.
Мы школьные дни под ней провожая,
целовались, будто во сне.

Любили друг друга, курили
за школой сиги на пэ.
Мы просто, (когда-то), так были,
мы просто были на пэ,

но последние дни провожали,
как птиц, взглядом косым,
и они исчезали,
как тени, как дым.

Помню: отец меня учил
из целлофана делать парашюты
для солдатиков, а потом и в шутер
на компьютере играть меня учил.

А помню: мы были на рыбалке
и не поймали ни хрена.
Мы просто весело молчали.
Ни к чему мужчинам словеса.

А помню: вместе мы стреляли
из травмата что ли, из ружья.
Помню: он смотрел любовно,
элдЭшку синию куря,
на то, как образуют волны
в закатном небе облака.

Теперь и я, сидя на крыше,
элдэ курю, смотрю в закат,
с понятием, что где-то выше
с парашютами солдатики летят.

Созвездия эти? Простыни те?
Мы были просто не те...
ни те и ни эти, как нате!
и вот уже, Катя,
жизнь — не скоростное шоссе,
скорее, бесплатная трасса
от НН до Саранска.

Извини, но не вспомню имя.

Мы познакомились в баре.
Я забрал тебя у пьяных еле-знакомых,
(как взросление забирает игрушки),
они домогались, ластились, искали сближения.
Убежали. Ты сунула лифчик мне в сумку.
Мы свернули к железнодорожным путям.
Двое нелепых утят и летящий состав.
Я постелил плащ, чтобы ты не замарала белую блузу,
купленную отцом в Краснодаре.

Мы — двое нелепых утят.
Лишь бы приткнуться в чьё-то плечо,
но нам всё — ни то, ни сё,
лишь бы укрыться в ком-то другом.
Мы — двое нелепых утят!
Лишь бы не провалиться в люк,
перебегая дорогу за матерью-уткой.

Пуговицы исчезали, как звёзды,
обнажая утреннее небо.
Мы в норвежском лесу и
твоё ещё почти детское тело
отражает бледность луны.
И каждый следующий шаг,
как по минному полю,
а мы — плохие сапёры,
но именно так родилась невесомость.
И каждый удар, как рождение новой
звезды,
но каждая звезда — лишь начало чёрной дыры.

от тебя до звёзд
как до дома
совсем недолго
если бегом
если мама на ужин
сготовит
много-много блинов
на прощанье с весной

так и я
провожаю тебя
и целую
пока не остыло

Ленивый, вспыльчивый и гордый -
всем твержу, что работяга.
Сам себе совру, поймаю
на лжи бесчувственную морду
и вместо раненого взгляда
прошепчу: "когда-нибудь раскаюсь".

Гори сердце и бейся,
сжигая леса дотла;
Как плющ расти и вейся,
моя одинокая страна,
пусть ветер листья раздувает,
а корни уходят вниз,
Амур, разлившись, всё смывает,
а ты станцуй,
станцуй на костях для нас стриптиз,
свою душу открывая,
как декольте девчата на выпускном.
Гори, на белой коже выжигая
заметки, строчки, как бетон
мы всё стерпим, всё впитаем,
словно с материнский молоком,
но вот только дети вырастают
и подносят матери венок.

Я придумал себе героя,
крутого, с сигаретой,
к тому же поэта.

Может поэтому заблудился
бесконечным дождливым летом
и простудился,

да так, что счастье и грусть
смешались в одну палитру,
а мальчишки повыдерали элитры,

но вы, всë так же смотрите в небо,
только вот червяка не унесëт ветром,
наверно, если птица не съест.

Боже, как же скверно
придумывать себе героя,
к тому же поэта,

когда сам ты -
лишь медная монета,
что выпала из кармана,

которая покатилась,
преобразилась
и стала чуть лучше таракана.

На улице солнечно
только потому,
что небо выблевало все слёзы.
Передайте моему октябрю,
чтобы больше не светил звёздами -
их свет меня раздражает,
как свет от фонаря под окнами
спальни, где стяжками руки
заводил себе за спи́ну
и по столу громкими стуками
отбивал ритм стихам
или панихиду по Арлекину,
мешая спать соседям и их псам.
Да и к чёрту все соседей!
Мне жить мешает тишина,
так дайте ж пошуметь хоть на последок.

Вы выдыхаете меня -
я с привкусом гари
выхожу наружу, лёгкие раня,
оставляю сухость в гортани
и послевкусие странное,
потом улетучиваюсь
через вытяжку в ванной,
а Вы эмбрионом скручиваясь
прикладываете тонну стараний,
чтоб залечить старые раны,
забыть всё гнилое, что было с Вами
и снова выдыхаете меня
под песню "Детские травмы"
или "Дешёвые драмы",
а я снова улетучиваюсь
через вытяжку в ванной,
и я бы Вам посочувствовал,
но умираю вне Вас моментально.

Вспомни ту осень, вспомни то время:
Река из берегов – воды по колено
И мы с тобой дружно идём босиком,
А ветер пускает руки под платье -
Ну же смелее, прошу, уже хватит,
Хватит мучать меня своей наготой.

Там во дворе качели скрепят,
Там меж двух сердец случился обряд
И мы с тобой, запыхавшись идём из кустов.
Смущённые лица, порезы на коже -
Чёртов терновник, дал бы по роже,
Но и он не смог нам помешать,

По улицам старым советским бредём
И в глазах всем понятное что-то огнём
Горит, распуская все слухи за нас.
Стыдливо дёргаешь руку мою,
Мол, пошли за гаражи – я покурю,
А там, быть может, ещё один раз.